Мы отправились на Аляску, земли которой с севера на юг усыпаны большими и маленькими горами. Неотразимый коктейль опасности и красоты таят в себе загадочные леса Аляски.
Раннее утро. Ночь уходит в небытие, в последний раз прогуливаясь по небосклону и забирая с собой звездочку за звездочкой. Торжественно принимает господство еще девственно чистое небо, на горизонте которого рождается солнце и, не зевая, набрасывается своими лучами на заснеженные вершины гор, последующий отблеск которых приносит утро во все уголки североамериканских земель. Необъятные леса наполняются рабочими утренними голосами местных жителей. Непонятно, отчасти неудивительно и обыденно. Такой увертюрой природа объявляет первое действие.
Затем весь этот, на первый взгляд, хаотичный гам превращается в настоящую симфонию. Духовые инструменты – это птицы, которые в зависимости от времени дня поют то громко и, казалось бы, на издыхании, то тихо, как чуткая мама поет, боясь разбудить малыша.
Роль струнных инструментов этого лесного оркестра отводится высоченным соснам и эгоистичным дикобразам. Скрип устремившихся к небу хвой-великанов – это некий скелет для всей симфонии. На этот скелет накладываются мышцы и кожа - все остальные звуки. А дикобразы, словно первая скрипка: весь день снуют по лесу, ищут, чего бы съедобного перехватить, издавая при этом полный сумбур звуков, а при виде опасности начинают возмущаться на весь лес так, что даже за несколько сот метров становится ясно: не ходи туда, а то мало не покажется.
Шум реки Юкон, создающийся бесконечными ударами воды о пороги, образовывает фон симфонии, в такт которому остальные инструменты строят все новые звуковые приливы и отливы. А скопление лосося в устье реки - это клавишные инструменты. Рыба выпрыгивает из воды и с ритмичным шумом, будто по очереди, лососевые падают обратно в воду. Такое плескание превращается в речной рояль. Кажется, что лосось собрал всю родню в одном месте, чтобы повеселиться в лучах солнца.
В игру оркестра вступает тромбон, когда медведи приходят полакомиться рыбой на мелководье. Оглушительным ревом косолапый обостряет мягкую игру кропотливой лесной ребятни. А если грозный хозяин леса чем-то недоволен, он начинает рычать так, что сначала умолкают все остальные инструменты, словно в страхе ожидая продолжения, а затем они снова вступают в симфонию, но уже напряженно, как бы опасаясь гнева медведя. Так тревожная кульминация плавно переходит в обеденную спокойную игру. А когда Мишка сыт, он возвращается обратно в чащу, довольно ворча в сопровождении задушевного пения солистов с ветвей сосен под аккомпанемент леса.
Иногда симфония не только порождает тревогу, но и, раззадоривая, принимает игриво-грозный характер. Вот-вот медведица выходит к реке трапезничать с детьми – и тотчас лес у побережья наполняется бурчанием многодетной мамы, которая словно недовольна шалостями проказников-детишек. А сами косолапые малыши не прочь порезвиться в воде, как и обычные человеческие спиногрызы.
И так весь день - то смолкание, то кульминация. Через пару дней настолько привыкаешь ко всем этим трелям, что все больше и больше ценишь чистоту звука: как хороший винил, звук которого гораздо теплее и человечнее, чем у новомодных проигрывателей. Почти прекращаешь говорить. Лишь по взгляду мы можем полностью понять и передать настроение. Еще через неделю-другую начинаешь узнавать по звукам, что сейчас происходит в лесу. Понимаешь, можно ли прогуляться и потрещать ветками под ногами или пока опасно, ведь лучше не тревожить зверя, который только-только подобрал ноты.
Но самое прекрасное начинается на закате. Огненный шар тоскливо прячется в ветвях деревьев поперек заснеженных гор, вся живность лесная спокойно отходит ко сну. Стихает ветер, отчего деревья перестают скрипеть. Оркестранты прячутся по своим лесным домикам, у кого на дереве, а у кого под корнями. Кто-то селится возле реки, а кто-то в горах. У каждого есть своя семья.
Последним успокаивается Юкон, что лишь на порогах еще шумит водой. И когда остается только этот инструмент и ему слегка подыгрывает одинокая скрипка, начинает душераздирающе солировать волк. Будто только у его нет семьи и он плачет, потому что одинок в дремучем лесу. Ему некуда пойти, его никто не ждет, и, более того, его боятся все лесные жители. Кажется, что никто не видит в нем души, все видят лишь клыки и быстрые лапы. Никто не принимает его такого, какой он есть. Природа словно из-за нелюбви к этому созданию, сделала его волком. И теперь ему приходится бросать вызов судьбе, выживать. И своим воем он объявляет второе действие бесконечной симфонии. В игру вступает ночной оркестр.
Угрожающая мгла спускается над лесом. Вслед за ней шагает густой туман. Чаща оживляется осторожным скрежетом сосен. Хищники начинают рыскать вдоль реки. Изредка одинокий волк продолжает петь об одиночестве. Начинает казаться, что у него обильный репертуар, а позади богатый жизненный путь. Включаешь фантазию – и видишь, что когда-то у этого одинокого хищника тоже была семья. Счастливая семья, где его любили и ждали. Но в один день все оборвалось. Природа лишила его всего, ради чего он жил. Он потерял семью, потерял смысл жизни, потерял себя. И теперь каждую ночь он вытягивает шею вверх и плачет, взывая к ночному небу. Он плачет, моля небеса о том, чтобы хоть разок, хоть на мгновение увидеть свою семью.
Это был один и тот же волк. Один на всю Аляску. Сколько мы потом не слышали разных хищников, он всегда был узнаваем. Его можно было узнать мгновенно, так не воет ни один другой волк. Со временем я понял, что бедный обитатель леса как бы предостерегает нас своими мольбами, чтобы мы ни за что и никогда не оставляли свою семью, свою любовь. Чтобы мы их любили всегда и никогда не давали в обиду. Иначе рискуем остаться без них навсегда. В одну из ночей, когда мы снова слушали его рыдания, я шепотом пообещал, что никогда не оставлю свою семью, любовь. После этого волк, словно взяв с меня слово, прекратил вой.
Затем лес наполнился тишиной. В такие моменты ты начинаешь прислушиваться. Нигде так нельзя слышать тишину, как на Аляске. Вдали от города тишина пронизывает так, что микрозвуки ночи охватывают тебя бездыханным сковывающим страхом. Все, что ты можешь увидеть, так это одинокую луну. Она так же скучает, как и тот волк. Кажется, у них есть что-то общее. Кажется, что он поет именно для луны.
Все и вся ввергаются в кромешную тьму. И так изо дня в день. Это неповторимое ощущение. Человек становится здесь гостем, частью природы, собственностью леса. И страшно становится от мысли, что если лес захочет, то может отвергнуть тебя за неуважение к природе, отдав на растерзание хищникам.
В долине реки Юкон, плотно окутанной лесом, выделяется городок Бертон. Большинство местных жителей коренные американцы – индейцы. Лишь малую часть составляют выходцы из Европы. Главным образом, это те некогда озабоченные наживой люди, которые повально ринулись на Аляску в поисках золотой руды еще в начале двадцатого века. Кто-то из них тогда хотел сказочно разбогатеть, а кто-то просто переехал вместе с семьей, чтобы жить спокойно и в достатке.
Не многие из тех людей вернулись назад богачами. Еще меньше вообще вернулись. Аляска не любит, когда ее разворовывают, забирают часть ее богатств. Поэтому многих золотоискателей постигла скверная участь: их поглотил лес. А может быть, они утонули в собственной алчности? Сгорели в костре тщеславия?
Иные же, не найдя золота, нашли другое сокровище. Они полюбили здешние земли. Нашли общий язык с природой, стали ее частью. В Бертоне ныне живет около трехсот европейцев. Но в душе они уже давно стали “коренными американцами”.
В доме одного из таких «американцев», которого звали Трой Хаттон, нам пришлось пробыть три недели. Конечно же, он поведал нам свою историю. После милого и по-северному теплого знакомства с семьей, мы уселись в беседке около дома, и мистер Хаттон рассказал нам, почему он здесь, почему мы здесь.
Трой Хаттон прибыл на Аляску в одиночку, мечтая найти немного золота и завести свое дело в Сан-Франциско, где он родился и вырос. Еще тогда, в юношестве, он мечтал о собственной пекарне. На Аляску он уехал в одиночку, когда ему исполнилось двадцать лет. Его семья, которая осталась в Сан-Франциско, состояла из еще троих детей и родителей. Из детей двое близнецов, которые только начали пешком под стол ходить, и старший брат Джеймс. Семья жила не на широкую ногу, но и не бедно. Мать работала в аптеке, а отец - в издательстве. Старший брат пошел по стопам отца и поступил на учебу в издательский колледж в Нью-Джерси.
Как не раз заметил сам Трой Хаттон, самое яркое воспоминание его детства – свежие сладкие булочки. Мистер Хаттон, не скупясь на громкие “мучные” слова, рассказывал, как в полубессознательном возрасте ждал маму после работы, потому что она всегда приносила свежие булочки. По его словам, неповторимый запах сдобы до сих пор ему снится.
Ничем особым Трой не отличался. Рос здоровым ребенком, с натяжкой закончил школу, любил состряпать чего-нибудь вкусненького. И в один из летних дней 1924 года он собрал немного вещей, купил билет на поезд и уехал, чтобы через год-другой вернуться более-менее состоятельным и построить свое будущее. Но еще тогда, когда, сидя в вагоне, Трой смотрел в окно и вспоминал запах свежих булочек, он даже не подозревал, что уже никогда не вернется. Ему и в голову не могло прийти, что он уезжает навсегда. Лишь изредка он будет видеть свою семью, доставая из чулана старую фотографию любимых папы и мамы. Жизнь их больше не сведет вместе.
Пронзительный свист паровоза известил сонного паренька, что пора покидать вагон. Дальше придется двигаться на пароме. Томно покачиваясь, через дорогу от железнодорожной станции находился пришвартованный паром. Но это скорее был не паром, а маленькая посудина, вмещающая двадцать человек.
Почти сутки Трою пришлось плыть вверх по течению, любуясь здешними красотами. И уже к вечеру следующего дня паром, словно добрый старик, прогудел, что время причаливать в Бертоне и всем пассажирам готовится к дислокации на берег.
Выйдя на причал и глотнув свежего воздуха, мистер Хаттон понял, что это место ему по душе. Немного людей шли по своим делам. Возле причала был небольшой бар, возле которого стояли две скамейки. На одной из них сидел мужчина на вид лет пятидесяти. Издалека было видно, что он “коренной американец”. Мужчина выглядел гордо, невозмутимо. Он пристально смотрел в сторону устья реки. Когда Трой проходил мимо него, направляясь в бар, тот даже не повел глазом.
Продолжение следует…
